Антонио Гауди — своенравный гений

Случай с неизвестным, попавшим под трамвай

Неподвижное, залитое кровью тело лежало на земле поверх брусчатой мостовой возле трамвайных путей. Раненый был человеком немолодым, с белой густой растрепанной бородой. Судя по пиджаку и галстуку, он не был рабочим, хотя одежда его была поношенной: низ брюк изрядно потрепался, а подошвы ботинок давно нуждались в ремонте. Возможно, это нищий в одежде с чужого плеча, решили свидетели трагедии.

Случилось это вечером 7 июня 1926 года. Прохожие останавливались возле места происшествия на Гран Биа в самом центре Барселоны. Свидетели утверждали, что старика
сбил трамвай. При нем не нашли документов, только горсть изюма и арахиса в одном кармане и потрепанное Евангелие в другом.
Вероятно, он успел пробормотать свое имя, прежде чем потерять сознание, но оно ничего не сказало окружающим. Потерпевшего перевезли в больницу Святого Креста — холодное средневековое здание, куда доставляли нищих, бродяг и бездомных.

На следующий день умирающего отыскал капеллан храма Саграда Фамилия. Неизвестный оказался не кем иным, как архитектором храма Антонием Гауди. Двумя днями позже Гауди умер на негостеприимной железной кровати в маленькой палате больницы для бедняков. Ему было 74 года, он не оставил после себя ни одного наследника.

Последние годы своей жизни он душой и телом отдался строительству собора XX века — экстраординарного храма Саграда Фамилия. Возведение собора осуществлялось в обстоятельствах каждый день более неустойчивых, окруженное равнодушием одних и молчаливым восхищением других, критикой тех, кто считал себя мастерами модернизма и жестокими насмешками и карикатурами газетчиков, не желавших понимать столь необычные архитектурные формы.

«У Гауди была слава, однако его работа над храмом подняла волну полемики, в кругах интеллигенции он был предметом непрекращающейся критики», — вспоминали современники. Известный под именем «собор бедняков» (иногда оно произносилось с откровенной насмешкой), храм Святого Семейства поднимался медленно, благодаря милостыням верующего населения. Архитектор отказался получать зарплату, более того, он сам выходил на улицу просить о помощи храму. Под конец Гауди стал не только настоящим бедняком, но и тем, кто целиком принял идею создания церкви как жилища Святого Семейства.

Похороны Гауди всколыхнули весь город. Глубокое молчание охватило каталонскую столицу. По мере того как черный катафалк, запряженный лошадьми, вез тело архитектора к крипте Саграды Фамилии для захоронения, все больше и больше людей присоединялось к траурной процессии.

Журналист, пишущий некрологи в газете «Ла Вангвардия», заполнил всю страницу текстом с мелкими буквами. Однако ему явно не хватало прилагательных, чтобы описать ощущение боли, охватившее жителей города. Он ограничился тем, что пять раз повторил — речь шла о потрясающих похоронах.

Тем же летом 1926 года невысокий, в очках, японец Кенхи Иман проделал утомительный путь из Страны Восходящего Солнца по морю, а затем на поезде. Это было его первым путешествием на «старый континент», с единственной целью — познакомиться с тремя личностями, которых он считал пионерами европейской архитектуры: шведом Остбергом, швейцарцем Штейнером и каталонцем Антонио Гауди.
Добравшись, наконец, до Барселоны, профессор с горечью узнал, что почтенный Антонио Гауди умер незадолго до его приезда.

Биография Антонио Гауди

Колыбели великих людей, как правило, находятся в скромных очагах. Гауди родился в семье простого ремесленника-мастерового. Упоминание о первом из его предков появляется в XVII веке. Это был эмигрант из деревни на юге Франции. Несмотря на то, что деревня находилась на территории Франции, ее жители не говорили по-французски, они изъяснялись на окситанском языке, больше походившем на каталанский.

В XVI-XVII вв. большинство селений этой области жило в нищете и атмосфере постоянного страха. С одной стороны, причиной этому служили непрерывные войны, ведущиеся монархией за расширение территорий, с другой, жестокие религиозные войны между протестантами и католиками. В связи с этим жители вынуждены были бежать из этой местности, многие находили пристанище на территории Каталонии, малонаселенной и относительно спокойной.
К середине XVII в. 15% населения Каталонии составляли французские эмигранты — окситане. Предок Гауди был уличным продавцом — разносчиком. Он ходил по деревням и селам, крича характерную фразу: «Женщины! Торговец!».

Женился он на девушке также окситанке и остался жить в ее деревне. В древности мужчины после женитьбы переезжали жить в деревню невесты.
Большинство предков Гауди были крестьянами, однако отец Антонио (или Антона, как звали его в доме) был котельщиком. Он делал медные и чугунные котлы для кипячения воды. Антон был последним из пятерых детей в семье. Двое умерли еще в детстве, старшая сестра также подавала все признаки слабого здоровья и умерла, не дожив до 35 лет, оставив после себя трехлетнюю дочь Роситу. Старший брат умер в двадцатипятилетнем возрасте.

Сам Антон с пяти лет начал страдать от сильных болей в ногах. Диагноз врачей был единодушным: суставной артрит. Вместо того чтобы играть с детьми, как это делал его старший брат Франческ, или помогать родителям, как старшая сестра Роза, Антон долгие часы проводил, сидя у кромки поля и наблюдая за насекомыми и растениями. Возможно, именно тогда у него и зародился интерес к живой природе, впоследствии отразившийся в творчестве. Улитки, ящерицы и другая всевозможная живность нашли свое воплощение в камне, железе, гипсе.

В деревенских семьях дети рано начинают работать. Несмотря на физический недуг, нашлось занятие и для Антона. Его устроили на фабрику по производству тканей из хлопка, он следил за механизмом, раздувающим меха для поддержания огня под паровым котлом. В свободную минуту он брался за книжку. За этим занятием его и застал владелец фабрики. Вместо того чтобы отругать парнишку, спросил, что тот читает. «Арифметику», — ответил Антон. «Завтра я принесу тебе другую книгу, интереснее», — сказал хозяин и принес ему «Геометрию».

Решив, что на фабрике всегда найдется применение грамотному работнику, он уговорил отца Антона отдать любознательного подростка учиться. Вероятно, он частично оплатил обучение Антона. Мать продала часть своего наследства, чтобы также заплатить за учебу сына. Таким образом, 11-летний Гауди смог пойти в школу.
Будучи уже в старших классах, Антон пролил немало слез из-за участившихся болей в ногах. Нелюдимый, упрямый, постоянно погруженный в свои мысли, он не мог приспособиться ни к коллективной дисциплине, ни к шаблонной, рутинной системе обучения. В среду своих сверстников он также не смог влиться, его не интересовали ни шумные гулянки, ни пустое времяпрепровождение.

Несмотря на это, у Антона все же было два друга, выделявшихся из общей массы своей незаурядностью: Жозеп Рибера (одногодок Гауди) и Эдуард Тода (тремя годами моложе). Рибера, подростком оставшийся без родителей, высокий, худой, с проницательными глазами подросток, писал стихи. Эдуард Тода происходил из семьи «патрициев» Реуса, он обладал характерным широким лбом и благородными чертами лица. Ему едва исполнилось пятнадцать лет, когда в одном из местных журналов была опубликована его работа о монастыре Поблет.

Гауди был крепким на вид молодым человеком с выступающим лбом и выдающимися скулами, большим носом, голубыми глазами и светлыми с рыжеватым оттенком волосами, что крайне редко встречается в этих местах. Частенько говорили, что у него нордическая внешность.
Говоря о наклонностях Гауди, надо отметить, что он с легкостью рисовал, руки у него были умелыми. Когда он разглядывал древние постройки, то обращал внимание на технические детали, как делал бы это строительный десятник.

Как писал в своих воспоминаниях Тода, Гауди притягивали разрушенные здания, такие как романские печи и акведукты, сохранившиеся неподалеку от Реуса.
Однажды друзья совершили экскурсию в заброшенный монастырь Поблет, находившийся в 30 км от города. Основанный в XII веке, он принадлежал Ордену Цистер. В 1809 году его разграбили наполеоновские войска, затем безбожники (ополченцы из местного населения) довели разрушение до конца. В 1835 году антиклерикалы подожгли монастырь в Реусе и убили большинство проживавших там монахов. Испугавшись возможного нападения на Поблет, «белые монахи» покинули монастырь. Последующее разграбление и равнодушие властей окончательно его разрушили.

Молодые идеалисты Рибера, Тода и Гауди видели в Поблете символ древних исторических побед, окутанных ореолом Средневековья. Три студента-романтика решили в одиночку восстановить монастырь. Они произвели подсчет сохранившихся книг и предметов, принадлежавших монастырской братии, разбросанных по всему монастырю. Измерили территорию, составили планы реконструкции, подсчитали расходы на ее проведение. В их молодых горячих головах уже рисовались картины того, как толпы туристов приезжают в Поблет. И это почти за столетие до начала массового туризма в Каталонии.
Гауди с удивительной для его 17 лет профессиональностью нашел оптимальное решение в выборе материала для реконструкции стен, сводов и покрытий монастырских построек. Это была эпоха идеализма.

К слову сказать, одному из друзей все же удалось воплотить в жизнь юношескую мечту. В 1926 году Эдуард Тода, сделавший к тому времени блестящую карьеру дипломата и став первым серьезным египтологом в Испании, переселился в Поблет, где принял активное участие в его восстановлении. В этом монастыре он жил до самой смерти, там он и был похоронен.

В 21 год Гауди начинает изучать архитектуру, параллельно работая чертежником в одной из мастерских. Внезапно умирает его старшая тридцатипятилетняя сестра, а вскоре и двадцатипятилетний старший брат. Вслед за ними уходит из жизни слегшая от горя мать. В своей записной книжке Гауди пишет: «Надо работать много, чтобы выйти из затруднительного положения».

Гауди становится известным благодаря своим умелым рукам. Он был больше скульптором, чем архитектором, предпочитал модели из глины и гипса планам и рисункам. Эти не слишком обычные для архитектора способности привлекают к нему людей таких же необычных. Он сходится со своим земляком Прадесом, принадлежавшим к кругу социалистов, вынашивающих утопическую идею образования в Матаро (пригород Барселоны) рабочей коммуны. Тот предлагает Гауди разработать планы жилых построек. Однако Антонио не любитель больших компаний, его тяготят шумные рабочие собрания с их бесконечными дискуссиями. Если он и продолжает появляться в Матаро, то лишь потому, что у него есть на то свои личные причины. Гениям ничто человеческое не чуждо: Гауди влюбился. Будучи студентом, он не раз испытывал влечение, однако сейчас, в 27 лет, оставшись с отцом и маленькой племянницей (дочерью рано умершей сестры) на руках, он твердо решает жениться.

Любовь в Матаро

Хосефа Мореу, или Пепета, так звали девушку в семье, была сестрой друга Гауди. Когда Антонио решился сделать предложение, она находилась в процессе развода с первым мужем.

Хосефа была несколькими годами моложе Гауди. Высокая, с тонкими чертами лица, с волосами золотистого цвета с красноватым оттенком, она отличалась не только внешней красотой. Тонкие манеры удивительным образом сочетались со свободным образом мыслей, смелыми идеями и отчаянными поступками.

Пепета умела плавать и часто появлялась на пляже. В то время это считалось совершенным бесстыдством, несмотря на то, что купальный костюм, доходя до колен, был верхом целомудрия.

Пепета играла на пианино, пела, говорила на французском, давала уроки в рабочем кооперативе, читала республиканские газеты. Через своего брата она была связана с социалистами, анархистами, свободомыслящими, масонами, членами Свободной партии Каталонии, натуралистами, гомеопатами и спиритуалистами. Такая девушка не могла не привлечь внимания Гауди.

Хосефа была несколькими годами моложе Антонио. Высокая, с тонкими чертами лица и волосами золотистого цвета, она не только отличалась внешней красотой. Ее светские манеры удивительным образом сочетались со свободным образом мыслей, смелыми идеями и отчаянными поступками. Пепета обожала плавать и часто появлялась на городском пляже, что считалось неприличным для девушки ее круга. И это несмотря на то, что купальный костюм был верхом целомудрия и доходил до колен. Она играла на пианино, пела, интересовалась политикой. Через своего брата была связана с социалистами, анархистами и масонами. Ее не обошло стороной и новомодное течение — натурализм (не путать с натуризмом). Принимала Пепета участие и в спиритуалистических опытах. Такая девушка не могла не привлечь внимания Гауди. Прошел не один год, пока влюбленный отважился, наконец, признаться в своих чувствах. Хосефа ответила отказом: она уже была помолвлена.

Трудно сказать, как сложились бы отношения человека с таким непростым характером, как у Гауди, с девушкой, которая на тот момент имела отнюдь не легкий жизненный опыт. По воспоминаниям ее брата, будучи совсем юной, Пепета страстно влюбилась. Избранника звали Жуан Палау. Обладая характером решительным и независимым, она, несмотря на недовольство родителей, настояла на свадьбе и даже получила 3000 дуро в качестве приданого. На эти немалые по тем временам деньги молодые купили небольшое судно и начали заниматься торговлей, плавая вдоль берегов Северной Африки. Романтические мечты Пепеты о счастливой замужней жизни очень скоро развеялись: Жуан Палау оказался горьким пьяницей и картежником, нередко он даже поколачивал свою юную супругу. Узнав, что Хосефа ждет ребенка, за бесценок продал судно и скрылся в неизвестном направлении. Пепета, оставшись без гроша в кармане, в течение трех месяцев пыталась выжить в одном из городков Северной Африки, наполненном моряками, преступниками, проститутками и контрабандистами. Она зарабатывала игрой на пианино в портовом кабаке. Гордость мешала ей признаться родителям в своей ошибке. Наконец, преодолев стыд, девушка обратилась за помощью к отцу и вскоре смогла вернуться на родину. Там и родилась ее первая дочь, которая, заболев дифтерией, умерла в трехлетнем возрасте.

Гауди был видным мужчиной: хорошо сложенным, светловолосым, с проницательным взглядом голубых глаз и римским профилем. Ко времени их знакомства он уже начал зарабатывать приличные деньги, носил хорошо сшитые дорогие костюмы, шляпу-котелок и замшевые перчатки. Однако друзья подшучивали за его спиной: даже в самом дорогом костюме Гауди походил на мастерового, приодевшегося к воскресной службе. Внуку крестьянина не были присущи тонкие городские манеры. И если даже с мужчинами он был необщительным и постоянно смущался, что уж говорить о женщинах…

«Если моя сестра Пепета и восхищалась талантом Гауди, как мужчина он ее не привлекал, в обыденной жизни он был не слишком аккуратным, за столом мог вилкой вытаскивать застрявшую в бороде вермишель», — писал брат девушки в своих воспоминаниях.

Как сложилась дальнейшая жизнь этой необычной женщины? Второй брак с Жосепом Кабальолем также нельзя назвать удачным. Овдовев, Хосефа Мореу открыла в Барселоне элегантный бутик по продаже женских шляпок, который быстро вошел в моду. Ее третье замужество увенчалось, наконец, успехом: Жозеп Видал, ставший отчимом ее четверых детей от предыдущего брака, оказался человеком воспитанным, к тому же обладавшим большим чувством юмора.

Что же Гауди? Волею судьбы ему впоследствии приходилось часто встречаться с предметом своей неразделенной любви, так как жили они на одной улице в Барселоне. Когда архитектор переселился в парк Гуэль, Хосефа нередко приезжала туда навестить семью доктора Триаса, жившую в другой парковой постройке. Друзья рассказывали, что, узнав о грядущем визите Пепеты, он старался не приближаться к дому соседей. Похоже, Гауди так и не смог забыть боли от душевной травмы, нанесенной ему в молодости.
«Дурной глаз»

О Гауди рассказывают множество историй, среди них и о том, что его слова могли привести к сглазу. Закончилось строительство здания под названием «Башня Бельесгуард».

Башня Бельесгуард

Хозяева, видя, что башня, венчающая дом, оказалась чрезвычайно высокой, испугались того, что в нее может попасть молния. Они начали просить Гауди поставить громоотвод. Архитектор уверял их, что нет никакой опасности, так как ему неизвестно ни одного случая попадания молнии в этом районе и что не нужно искушать Провидение.
Хозяева настаивали. Громоотвод был поставлен. Не прошло и нескольких дней, как над этим самым районом разразилась невиданная буря и молния ударила точь-в-точь в башню.

Экстравагантность Гауди

Удивительны как творения Гауди, так и его личная манера видения той или иной конструкции.

Дом Висенс

Сеньор Мануэль Висенс, владевший гончарным производством, чистокровный каталонец, заказал Гауди строительство дома в окрестностях Барселоны. Неизвестно из каких соображений архитектор оформил центральный вход в дом, по выражению одного из современников, в «чужеземной» манере: такая входная дверь смотрелась бы уместнее во дворце султана из района Персидского залива.

Загородный дом Гуэля

Работая над загородным домом Гуэля, который предполагался хозяином как дом гостеприимный и приветливый, Гауди изготовил главные входные ворота. На них он поместил фигуру дракона из кованого железа, чья угрожающе распахнутая пасть невольно наводила ужас на всех входивших в имение.

Епископский дворец в Асторге

Личное клеймо оставил Гауди и в камне, включая даже проекты, предназначенные для зданий религиозных. Монтсеньор Хуан Грау, родом из Реуса, назначается епископом в Асторгу (Кастилья) и выбирает Гауди для строительства Епископского дворца. Вскоре епископ умирает, викарий и каноники делают все возможное, чтобы «творение каталонцев» было свернуто. Строительство закончилось много лет спустя. Несмотря на это, Гауди добился-таки своего: если смотреть издалека, Епископский дворец сильно смахивает на средневековый замок, что явно не предполагалось ни епископом, заказавшим проект, ни тем более остальными священниками из Асторги.

Дом Батльо

На Пасео де Грасия промышленник Жозеп Батльо владел многоквартирным домом, реставрацию которого он поручил Гауди. Если главной мыслью его было получить нечто единственное в своем роде, ему не на что жаловаться…

На первый взгляд дом напоминает жилище эльфов, фантастических существ. В поисках объяснения непривычного вида здания барселонцы окрестили его «домом с костями», так как колонны фасада напоминали большие и малые берцовые кости, позвонки, ключицы и черепа. Все вместе представляет собой довольно странную картину, однако Батльо оплачивал одну за другой дорогостоящие выдумки архитектора, причем последний полностью игнорировал все практические замечания и пожелания, которые время от времени ему делал хозяин дома.

Жозеп Батльо не обладал сильным характером. Однако супругу он взял из семейства Годо, а с ними шутки были плохи. Годо, каталонцы по происхождению, они превратились в настоящих испанских заправил. Старик Годо, бывший мэром Игуалады, носил кличку «моррун», что означало «человек с вечно недовольным выражением лица». Сеньора Годо, ставшая впоследствии женой Батльо, родилась в Бильбао (Страна Басков) и, несмотря на каталонское происхождение, говорила только на испанском языке. Гауди же изъяснялся исключительно на каталонском. Неприязнь между архитектором и сеньорой была взаимной и с трудом сдерживаемой. Взрыв был неизбежен. Сеньора Годо в конце концов заявила, что, как только работы будут подходить к концу, Гауди попросту напросто уволят.

Модернизм

Почему заказчики Гауди позволяли ему такие сумасбродства? Ответ надо искать в историческом моменте, сложившемся к концу XIX века. Технический прогресс и развитие науки требовали от тех, кто строил здания, наличия высокого уровня образованности, поэтому в Барселоне в 1871 году открылась Школа архитектуры. Новые архитекторы стремились во что бы то ни стало выделиться из числа простых ремесленников, их мечтой было принадлежать к клану избранных. Момент оказался подходящим. «Новые богачи», сколотившие состояние в «Америках» (или, как еще говорили, «Индиях»), и нарастающая новая буржуазия горели желание доказать свой жизненный триумф.

Наиболее легкой формой удовлетворения этой человеческой слабости было стремление построить дом, ни в чем не похожий на дом соседа. Они бросились на поиски архитекторов с оригинальным видением, что зачастую совсем не обязательно предполагало хороший вкус. При этих условиях Гауди оказался «в нужное время в нужном месте». Его фантазия била через край, а вера в свои силы доходила до эксцентричности.

Дом Мила (Ла Педрера)

В нескольких минутах ходьбы от дома Батльо, по другую сторону Пасео де Грасия, промышленник под именем Пере Мила владел скромным домиком с садом. Дом был возведен на фундаменте некогда стоявшей здесь часовни, посвященной Деве Марии Росер.

Мила был сыном одного из компаньонов Годо и тоже горел желанием похвастаться своим владением. Возможно, он никогда не обратился бы к Гауди, если бы не его жена Росер Сежимон, экстравагантная красавица родом из Реуса. Она вышла замуж за сеньора Мила, оставшись вдовой после смерти мужа — Джозепа Гуардиола, торговца из Камп де Таррагона, разбогатевшего в Гватемале и владевшего помимо всего прочего акциями Панамского канала. Таким образом, он был одним из тех, кто в свое время «набил карманы» в «Америках». Однако Гуардиола сумел выделиться из череды прочих богачей с сомнительной репутацией, вернув своему имени достоинство, так как оказался из числа тех эксцентричных каталонцев, которые время от времени изумляют мир. В 1895 году Гуардиола опубликовал в Париже грамматику целиком придуманного им языка, который, кстати, никто и никогда даже не попытался освоить.

Пере Мила и Росер Сежимон

Имея в запасе подобный прецедент и владея капиталом умершего мужа, Росер Сежимон, будучи замужем за сеньором Мила, также отличилась экстравагантной выходкой, поучаствовав в постройке одного из «позорных» сооружений Барселоны: Монументаль, арену для проведения корриды. Дело в том, что многие жители Барселоны считает бои быков жестоким и варварским видом развлечения.

В продолжение цикла экстравагантностей сеньора Сежимон и ее муж, сеньор Мила, заказали Гауди проект большого жилого дома на том месте, где находился их прежний дом с садом. Новое здание начало подниматься, принимая крутые изогнутые формы, оно было больше похоже на продукт извержения вулкана в скалистой местности, чем на творение рук человеческих. Людская молва обозвала его «Ла Педрера» (Каменоломня).

Рассказывали, что французский министр Жорж Клеменсе во время своего короткого пребывания в Барселоне, увидев эту постройку, заявил, что больше не намерен возвращаться в город, власти которого позволяют строительство в нем таких чудовищных сооружений.

Желанием Гауди было поставить на вершине дома большую статую Девы Марии, однако семейство Мила — Сежимон категорически воспротивилось этому. Но архитектор настаивал: «Не правда ли, что раньше здесь стояла часовня Девы Марии Росер? Дева Мария должна иметь свое место в этом доме, и оно должно быть видно отовсюду». Поскольку хозяева были однозначно против, Гауди с неохотой повиновался. Статуя не была поставлена.

Этот случай не был единственным в череде размолвок между архитектором и заказчиками. Последняя из них произошла, когда Гауди предъявил счет за сверхурочные работы. Мила отказались оплатить итоговую сумму. Гауди обратился в суд, и решение было вынесено в его пользу. Хозяева вынуждены были взять ипотеку под вновь построенный дом, чтобы заплатить архитектору.

Гауди, окрыленный своей победой, недолго думая отдал деньги одному из женских монастырей.

Эусеби Гуэль

Опытный архитектор Жуан Марторель считал своего помощника Антонио Гауди «бриллиантом чистейшей воды». Он представил последнего идеальному клиенту: Эусеби Гуэлю. Отец Эусеби разбогател на Кубе, монополизировав практически весь торговый рынок Гаваны. Вернувшись на родину, начал скупать одну за другой фабрики, добился места советника в мэрии Барселоны, став также депутатом и сенатором.

Эусеби, будучи наследником внушительного состояния, женился на сеньоре Лопес, наследнице богатства еще большего, источник которого был достаточно «темным». Отец ее в пятнадцатилетнем возрасте эмигрировал на Кубу и через двадцать лет уже обладал несметным капиталом, приобретенным, в том числе, благодаря торговле неграми. Вернувшись на родину, он основал фабрики и банки, купил рудники, поезда и дома. В окружении сеньора Лопеса имелся даже собственный священник — Хосинто Бердагер, превратившийся со временем в знаменитого каталанского поэта-романтика. Скромный шахтерский поселок (свое «родовое гнездо») Лопес превратил в личное поместье, украсив его дворцами и монументами. Вероятно, с целью искупления грехов в там он построил несколько больниц и семинарию. Благодаря этим «добрым» делам и пониманию того, что деньги не пахнут, король Альфонс XII присвоил ему титул маркиза.

Таким образом, в семействе Гуэль — Лопес объединились два наследника фабрик, банков, недвижимости.
Отец Эусеби Гуэля имел своего собственного архитектора — Жуана Мартореля. После смерти отца Эусеби также захотелось получить личного архитектора. Марторель посоветовал ему Антонио Гауди.

Одним из первых заказов молодому архитектору стал проект охотничьего домика недалеко от Барселоны. Вскоре Эусеби заговорил о реконструкции дома вблизи от Рамблы, где проживала его семья и о реформе загородного дома с конюшней и большим садом.
Принадлежность к клану богатых людей предъявляла к его членам определенные требования: иметь в наличии не только красивое жилье, но и соответствующих их рангу соседей. С соседями Гуэлю повезло: недалеко от загородной виллы возвышался средневековый монастырь Святой Марии де Педральбес, убежище женщин из знатных семей и особ королевской крови, прятавшихся там от «растленности» века. В этом соседстве под звон колоколов, зовущих к молитве, сеньор Гуэль культивировал свой особый мир. Все, что требовалось от Гауди, это придумать соответствующие декорации.

Параллельно с этой работой Гауди выполнял и другие многочисленные заказы. В то время фантазия его не знала предела. Североамериканский исследователь творчества каталанского архитектора профессор Джордж Коллинз отмечал: «Архитектурный стиль Гауди прошел несколько этапов. По окончании учебы в работах Гауди явно прослеживается влияние викторианского стиля, который вскоре сменился стилем, не имевшим прецедентов: поверхность стен покрывалась цементным раствором с кусочками разноцветной керамической плитки, архитектурные элементы украшались кованым железом в форме рептилий или растительными и цветочными узорами. В ансамбле, но не в детальном рассмотрении, это дает стиль «мудехар» — смесь христианского и арабского искусства. Примерами этого стиля являются такие постройки, как дом Висента, загородный дом Гуэля и Дворец Гуэля в Барселоне.

Дворец Гуэля в Барселоне

Впоследствии Гауди в своих работах использует стиль готический и барокко».

Сеньор Бокабелья и храм Саграда Фамилия

Перед Жуаном Марторелем встала довольно деликатная проблема: строительство храма Саграда Фамилия уже началось, комитетом энтузиастов под предводительством славного сеньора Бокабелья, человека просвещенного, владельца книжного магазина, уже была собрана значительная сумма. Однако между архитектором, начавшим строительство, и заказчиками возникли разногласия. Архитектор, не желая идти на уступки, объявил о том, что складывает с себя полномочия. Бокабелья обратился к Марторелю с просьбой помочь найти другого архитектора, подходящего на эту роль. Марторель решил, что Гауди, имевший определенный опыт в строительстве одного из монастырей, выступив в качестве его помощника, достойно справится с обязанностями. В конечном счете, речь шла всего лишь об относительно рутинной работе: чертежи были закончены и одобрены заказчиками. Проблема состояла только в одном: старик Бокабелья и члены его ассоциации были католиками, несокрушимыми в своей вере, в то время как Гауди никак нельзя было назвать верующим.

Эти двое не были знакомы. Разумеется, молодой архитектор не мог не слышать о том, что собрана огромная сумма для возведения в Барселоне нового храма. Бокабелья в свою очередь вряд ли мог слышать что-либо о Гауди, но он полностью доверял Марторелю. Более того, выбор этот он посчитал идеальным, узнав, что у Гауди были голубые глаза. Именно это предсказала его престарелая тетя, присутствовавшая при разговоре о строительстве нового храма: «Архитектор должен быть голубоглазым!»
Какое значение могла иметь эта деталь?

Голубые глаза

Среди населения Каталонии всегда преобладали люди с темным цветом глаз, поэтому владелец голубых привлекал к себе внимание. Известно, что различные цвета вызывают разную психологическую реакцию человека — голубой цвет вызывает ощущения более приятные, чем черный. С давних пор здесь считалось, что голубой цвет глаз указывает на доброту характера их владельца, что даже нашло отражение в афоризмах. Нет ничего странного в том, что это верование глубоко укоренилось в религиозном воображении простого каталонского народа и в известной степени сохранилось до наших дней. Это проявляется, например, в том, что до сих пор в селениях, где на пасху проходят представления «Страстей Христовых», на роль Иисуса выбирают, как правило, голубоглазого актера. В XIX веке в связи с чрезвычайной религиозностью народа эта идея имела большое распространение.

Изменение религиозных взглядов Гауди

«Сумасшедший, будучи любимчиком муз, мог позволить себе ошибаться». Так высказывался о Гауди итальянский историк Роберто Ране. Другой архитектор, автор небоскребов в Чикаго Генри Саливан, увидев фотографии строящегося храма Саграда Фамилия, высказался еще более конкретно: «Автор этой постройки либо сумасшедший, либо гений».
Сумасшедшим, разумеется, не по силам возведение подобных построек, кроме того, совершенно очевидно, что причудливые формы построек Гауди свидетельствуют о наличии у него необычайно развитого интеллекта. Хронический артрит, измученная психика, частые депрессии, без сомнения, были условиями, отягощающими каждодневную жизнь Гауди.
Сорокадвухлетний Антонио во время поста 1894 года голодал длительно и безоговорочно и ослаб настолько, что его состояние начало вызывать тревогу у окружающих. В период сорокадневного поста перед пасхой католики ограничиваются тем, что избегают употреблять определенные продукты, однако Гауди практически отказался от пищи, его пост был столь экстремальным и сопровождался такой глубокой депрессией, что отец и племянница, жившие с ним, начали опасаться за его жизнь. Поскольку все их попытки уговорить Антонио прекратить пост оказались тщетными, они вынуждены были прибегнуть к помощи друзей. С большим трудом тем удалось уговорить голодавшего, уже находившегося на грани истощения, остановиться в своей одержимости.

Именно тогда, едва начав восстанавливаться от предсмертного состояния, Гауди заперся в своем кабинете, взялся за карандаш и нарисовал первый фасад храма Саграда Фамилия и набросок основной идеи того, каким должно быть это сооружение.

Кто на самом деле был полон желания жить, так это отец Антонио. К своим девяноста годам он находился в прекрасном состоянии: много ходил пешком, без посторонней помощи поднимался на четвертый этаж дома, где они жили, обладал железным здоровьем.

Из его пятерых детей четверо уже умерли. Похоже, именно в нем сконцентрировалась жизненная энергия, рассчитанная на всю семью. Для того чтобы отец чувствовал себя спокойнее вдали от шума и суеты большого города, Антонио купил домик в парке Гуэль, куда и переселился вместе с ним и племянницей Роситой, находившейся на его попечении с раннего детства. По всей вероятности, старик Гауди уже завершал отмеренный жизненный срок. Ему посчастливилось увидеть фантастические формы, возникавшие в воображении его сына и находившие свое воплощение в башнях храма, вырастая мало-помалу, как те кипарисы семейного кладбища в Риудомсе. Кипарисы как символы вечности. Теперь он мог уйти спокойно. Его смерть не была неожиданной. Однако для пятидесятичетырехлетнего Гауди это означало потерю не только отца, но также и самого близкого соратника, разделявшего все тяготы его жизни. Безутешный сын, потерял сознание, упав у подножья гроба…

Смерть племянницы

По ночам смерть, как привидение, кружила над парком Гуэль. Состояние Гауди немного улучшилось со временем, однако чувствовал он себя человеком подавленным, уставшим от жизни. Его дому не хватало семейного тепла, от чего страдал он сам, страдала его племянница Росита. Больной, погруженный в работу над храмом, зачастую именно он должен был окружать вниманием девушку. Сирота с детства, нездоровая, как и ее мать, несущая в крови последствия алкоголизма отца, она чувствовала себя неважно. Предрасположенность к туберкулезу, проблемы с сердцем и нервные срывы усугублялись злоупотреблением алкоголем. Состояние девушки постепенно ухудшалось, после смерти деда она чувствовала себя еще более одинокой. Голова ее дяди Антона была целиком захвачена библейскими образами храма.

Уже был закончен проект восточного фасада «Рождение Иисуса», и сейчас он решал, каким должен быть западный фасад «Страдание и Смерть». Архитектор много думал о смерти. Надвигалась угроза «мальтийской лихорадки», которая, кроме всего прочего, губительно воздействовала на его суставы. Больной и ослабленный, для восстановления здоровья, Гауди в сопровождении друга, доктора Сантано, поселился в одном из отелей в каталанских Пиренеях.

Поначалу его состояние ухудшилось до такой степени, что он решил написать завещание. Узнав от доктора о том, что знаменитый архитектор находится на грани смерти, жители Барселоны начали присылать ему пакеты с домашней едой, в надежде пробудить в нем желание бороться с недугом. А в это время Антонио Гауди, известный архитектор домов, вилл и дворцов, конструктор, которому никогда не приходила в голову мысль спроектировать самое скромное жилище для себя самого, стоял одной ногой в могиле.
Со временем состояние больного улучшилось, к осени он вернулся в Барселону. И тогда, еще не вполне оправившись от болезни, он нарисовал рисунок западного фасада храма Саграда Фамилия.

«Драматизм фасада, воспроизводящего страдания и смерть Христа, был создан тем, кто должен был видеть ее близко собственными глазами», — так считали его современники.
К зиме, тридцати шести лет от роду, умерла Росита. Гауди окончательно почувствовал себя одиноким на этом свете.

Каменные кипарисы

Печальный и постаревший раньше времени, сопровождаемый только своими мыслями, архитектор ежедневно тратил час, спускаясь от дома в парке Гуэль до строящейся церкви Саграда Фамилия, и полтора часа на подъем по возвращении домой. Иногда он оставался на ночь в бараке возле храма, служившем ему мастерской. Опустившийся, с потухшим взглядом, он ничем не походил на того щеголеватого господина, каким был в начале строительства, отдававшего распоряжения, не выходя из машины.

Теперь он больше походил на нищего: всегда небрежно одетый, из-под штанин брюк свисали бинты, которыми он перевязывал невыносимо болевшие из-за артрита суставы ног. Одинокий и печальный, он никогда ни на что не жаловался и всегда относился с особенным вниманием к простым верующим людям. Для молодой послушницы, что приходила каждый день помогать ему по хозяйству, сеньор архитектор был из разряда святых. Таким же, каким был Святой Антонио, чей образ был прикреплен над дверью. Сеньор приветствовал его каждый день, входя в дом, снимая свою, когда-то бывшую черной, шляпу. Иногда средств, собранных народом, становилось недостаточно, и тогда Гауди выходил на улицу с просьбой помочь храму.

Как Гауди попал в тюрьму

Дождь лил как из ведра, предвещая наступление холодов. По узким улочкам старой Барселоны, что вели к церкви Сан Жуст, с шарфом, повязанным вокруг шеи, в вечном черном костюме 11 сентября 1924 года Гауди шел на службу. В тот день в церкви полулегально служили мессу, посвященную памяти защищавших свою независимость каталонцев, сложивших головы в 1714 году во время атаки испанских и французских войск. Гауди уже поднялся по ступенькам церкви, когда вооруженный полицейский остановил его. Хотя речь шла всего лишь о мессе, атмосфера была тревожной. Год назад генерал Примо де Рибера совершил военный переворот в стране. Каталония, как и вся Испания, находилась под властью военной диктатуры. В городском историческом архиве хранится запись диалога между полицейским, говорившем на кастильском языке, и Гауди, который изъяснялся исключительно на каталанском.
— Куда вы направляетесь?
— Иду на мессу.
— Туда нельзя.
— А я пройду.
— Вы не пройдете.
Взяв Гауди за плечо, полицейский отвел его в участок.
Допрос был коротким.
— Как вас зовут?
— Антонио Гауди.
— Сколько вам лет?
— 71 год.
— Профессия?
— Архитектор.
— Ваша профессия обязывает вас говорить на кастильском языке…
— Моя профессия обязывает меня исправно платить налоги, но не перестать говорить на моем родном языке.
— Как зовут вашего отца?
— Франциск Гауди.
— Франциск? Что еще за «Франциск» (на кастильском языке это имя звучит как «Франциско»).
Второй полицейский с гневом вмешивается в разговор:
— Если бы ты не был стариком, я разбил бы тебе лицо, бессовестная свинья.
Гауди заперли в камере до уплаты штрафа в 50 песет. В то время это было значительной суммой, которую не носили при себе. Архитектор попросил о помощи своего друга. Но попросил он не 50, а 75 песет, так как в камере, кроме него, находился еще один заключенный — иммигрант из Кастилии. Беднягу задержали на улице за незаконную торговлю фруктами. От него требовалось заплатить штраф в 25 песет, которых тому не у кого было попросить. Если бы не помощь Гауди, гнить бы несчастному в тюрьме. Выйдя на улицу, плача от радости, торговец спросил, на какой адрес он должен передать деньги, как только они у него появятся. На что Гауди ответил: «Милосердие не возвращают». С тем они и распрощались.

Конец пути

После смерти своего последнего друга (скульптора Льоренса Матамала, автора многих фигур на фасаде «Рождения») Гауди окончательно переселился в мастерскую при храме. По ночам на стенах отражались странные тени предметов, подвешенных на потолке мастерской. Между тем снаружи стволы старых деревьев сада «Семи Секретов» медленно поднимались, превращаясь в колонны храма.

Вечером 7 июня 1926 года мастер Гауди, как всегда погруженный в свои мысли, шел по улице, не слыша звука приближающегося трамвая…
Умер он два дня спустя в больнице для бедняков. В кармане его пиджака нашли только горсть изюма и арахиса. В другом кармане обнаружили потрепанное Евангелие.
Похоронили архитектора в крипте не достроенного им храма. 7 ноября 1982 года Папа Хуан Павел II, посетив Барселону, заявил: «Эта церковь — настоящий очаг семьи божьей, изумительное произведение искусства маэстро Антонио Гауди…»

Летом 1998 года стало известно о решении кардинала — архиепископа Барселоны, поддержанного всеми священниками Каталонии, о начале процесса причисления к лику святых выдающегося каталонского архитектора Антонио Гауди.
(По мотивам книги Кастельяра – Гассоля «Гауди»).